– Посмотрите, меня наградили, правда здорово? – я радостно ткнула в розетку.

Ни стыда ни совести, но чего только не сделаешь под угрозой самой противной жидкости в мире.

– Вот это да! Приз!

Крики восторга. Мама в недоумении, но довольна. Рыбий жир не упомянут, но она всё равно волнуется:

– Как ты себя чувствуешь? Ты вся раскраснелась. Альфред, может быть, послать за доктором Уокером?

– По-моему, она в полном порядке, но если ты беспокоишься…

– Я совсем здорова, мама. Просто радуюсь, что получила приз.

– А почему у тебя белая розетка, а у Тревиса голубая? – перебил нас Джим Боуи.

– Это значит, что я важнее, Джей Би.

– Правда? Ну ты даёшь, Кэлли.

– Нет, неправда, я просто дурака валяю. Голубая лента лучше, чем белая. Тревис и Банни получили первый приз.

Я всё боялась, что мама меня разоблачит, но она продолжала любоваться моей розеткой. Странно. Явно не догадалась. Или не заметила, или просто не пошла смотреть. А может, Лула и Дови сразу забрали свои экспонаты. Мама на вид такая довольная. Что же мне теперь, разочаровывать её?

– Понимаешь, Джей Би, – намеренно громко начала я, – в этом году было не так много кружев.

– И что?

Я глянула на маму – полностью занята Тревисом.

– Участники. С кружевами. Не такие хорошие, – я уже почти кричала.

– Что?

– Любой бы приз получил, понимаешь, Джей Би?

– А чего ты кричишь? Можно мне твою розетку? Я ещё ни разу не выиграл «Светлячка Фентресса». Я тоже хочу награду.

Мама даже не обернулась – явно не слышала. Тут моя храбрость окончательно испарилась. Я сняла свой приз – да можно ли его так назвать? – и приколола на грудь брату. Он убежал, чтобы полюбоваться на себя в большом зеркале у вешалки. Мама пошла наверх снять шляпку.

– Мама, а где Гарри?

Она остановилась наверху лестницы, одна рука на перилах, другая уже откалывает шляпную булавку.

– Пошёл провожать Ферн Спитти.

Непонятно, довольна она или нет.

– И?..

– О чём это ты? И ничего.

– Просто мне любопытно…

Надо же знать, хорошо это или плохо. Но встревать я совершенно не собираюсь.

– Не суйся, куда не просят, Кэлпурния. Любопытство до добра не доведёт, – и уже почти из спальни. – Пожалуйста, не встревай.

Мама исчезла за дверью. Ну вот, опять читает мои мысли. Даже страшно. Любопытство до добра не доведёт? О чём это она? Право, смешно. Теперь я знаю, что Ферн – хорошая новость. Но если она одобряет ухаживания Гарри за Ферн, как тогда с её мечтой послать брата учиться в университет? Ничего не понятно.

Через пару дней Гарри отправился на ужин к родителям Ферн, они жили довольно далеко. Он вернулся так поздно, что все уже спали. И за завтраком никто его ни о чём не расспрашивал. У меня на языке вертелась пара вопросов, но и я сочла за лучшее промолчать. В воскресенье Ферн и её родители приехали на чай. Непонятно, кому нужны эти формальности, наши семьи давно знакомы. И почему на чай, а не на ужин? Наверно потому, что детей к изысканному чаю с гостями не допускают. Или потому, что дедушку на чай никакими коврижками не заманишь?

Прежде чем нас всех отправили поиграть во двор (читай: выставили из дома), я успела разглядеть Ферн. Платье розовое, шляпка прелестная, украшена пёрышками и ленточками из тончайшего шёлка под цвет платья. Куда привлекательней, чем эта противная Гудекер.

Я пошла в кухню. Виола горбатилась над сложносочинённым тортом и, стараясь не дышать, наводила последний блеск – украшала его такими съедобными блестящими шариками, которые хрустят на зубах. Сан-Хуана раскладывала маленькие бутербродики и засахаренные цветы на огромном серебряном подносе. На меня они даже не взглянули. В воздухе пахло грозой. На обеих – парадные тёмные платья и белоснежные накрахмаленные передники, оборки топорщатся на плечах, как крылья. Я тихонько вышла во двор и направилась прямиком в лабораторию. Что мне, и вправду «играть», как приказано? Я же могу с толком провести время у дедушки. Он не считает, что моё любопытство до добра не доведёт. Наоборот, всячески поощряет мою любознательность.

– Добрый день, Кэлпурния. Ты сегодня на чай не звана?

– Мама велела нам убраться из дома, подальше от гостей. Боится, наверно, что я их спугну.

– Наверно, – согласился дедушка. – Хотя понять не могу, что такого страшного нашла в тебе Маргарет.

– Спасибо, сэр. Я тоже никак не пойму.

– Вот и договорились. Не поможешь ли мне приготовить эту мензурку для нового опыта?

В нашей скромной лаборатории мы занялись делом, а в парадной гостиной тем временем разыгрывался брачный танец.

– Смешно, что девушкам полагается быть красавицами, – заметила я. – У животных красоту наводят мальчики. Посмотрите на кардинала. Или на павлина. Почему у людей совсем не так?

– Потому что в природе обычно выбирает самка. Вот самцу и приходится наряжаться в самые яркие перья, чтобы привлечь её внимание. А здесь твой брат выбирает среди девушек, вот они и наряжаются, чтобы он их заметил.

– Столько работы! Все эти платья, шляпки. И ещё причёски. Когда мама меня причёсывала перед концертом, уйма времени ушла. И корсеты! Миссис Парсонс то и дело летом теряет сознание, и всё из-за корсета. Не знаю, как дамы их выносят.

– Мне тоже не понять. Дурацкая идея. Твоя бабушка такой чепухой не занималась.

– Дедушка…

– Что?

– Расскажите про неё. Про бабушку.

– Что тебе рассказать?

– Всё. Я никогда никаких историй о ней не слышала. Она умерла ещё до моего рождения.

– Да? Верно, ты права. С годами характер у неё начал портиться. Я вернулся с войны поздно – задержался в Элгине, помочь с весенней вспашкой семье того солдата.

– А она наукой интересовалась?

– Не особенно. Понимаешь, мы старались оправиться после войны. Кругом царила разруха. Я пытался наладить хозяйство, тогда у меня просто не было времени на изучение естественной истории. Ни на что времени не хватало. Передай мне эту мензурку, пожалуйста. Она хорошо шила и вышивала. И на досуге любила читать романы.

– А я получила приз за кружева, – буркнула я.

– Неужели? Ты же вроде рукоделием не интересуешься.

– Совершенно не интересуюсь. И кружева у меня отвратные. Я не сказала маме, что это было третье место из трёх.

– Забудь об этом. Я тоже не слишком силён в плетении кружев.

Смеётся он надо мной? Вот уж не знаю. Сидя рядышком, мы мирно занимались делом, покуда Виола не позвала ужинать. Чудесные часы, давно мне не выпадало такого счастья.

Глава 25

Канун Рождества

С дедушкой побыть удаётся нечасто, но как же это приятно. Неумолимо надвигалось Рождество, и времени становилось всё меньше. Я трудилась на кухне бок о бок с Виолой, от чего она, как мне кажется, раздражалась в эту пору ещё больше обычного. Ей же приходилось одновременно и готовить, и учить меня.

А тут ещё и Джей Би пристает с вопросами.

– Кэлли, а когда Рождество?

– Вот смотри, – я пыталась показать ему на пальцах. – Вот этот палец – сегодня, этот – завтра, а вот этот – послезавтра, и это и есть Рождество. Видишь?

– Ага.

– Теперь понял?

– Ага.

– Ну и хорошо.

– И когда же Рождество, Кэлли?

Вопрос для Дневника: когда подрастающий человеческий организм начинает разбираться во времени? Мой пятичасовой опоссум прекрасно разбирается во времени, а Джей Би никак не научится. Я от него с ума сойду.

Я перечитала последнюю фразу. Дедушка всегда меня учил, что в научных записях должны быть только факты, мнения записывать не надо. Пришлось стереть. Хорошо ещё, что я писала карандашом.

Отец и Альберто принесли низкорослую сосенку, которая росла посреди дубовой рощи (хвойные вообще плохо приживаются в наших местах). Джей Би пришёл в неописуемый восторг: