Ага! Новое задание – вступить в учёную переписку… или что-то в этом роде, к тому же с взрослым человеком. Черновик был написан карандашом, и, достигнув удовлетворительного результата, я постучалась в дверь библиотеки и услышала обычное «Входи, коли не шутишь». Дедушка рылся в многочисленных ящиках с засушенными ящерицами и бормотал что-то о пропавшем экземпляре.

– Кэлпурния, тебе не попадался сцинк с пятью полосками? Должен быть здесь – между сцинком с четырьмя полосками и полосатым гекконом. Куда же я его задевал?

– Нет, сэр, я его не видала, но я написала письмо мистеру Хоферу. Не могли бы вы взглянуть?

– Мистеру Хо…? – Он продолжал судорожно рыться в ящике.

– Фотографу. Помните? Из Локхарта.

– Да-да, – отмахнулся он. – Уверен, прекрасное получилось письмо. Да-да, отправляй. Вот тритоны. Вот саламандры. Но где же остальные сцинки?

Я была в полнейшем восторге. Чуть не выскочила из комнаты, но тут вспомнила ещё об одной проблеме.

– Дедушка, у меня нет марок.

– А? Вот тебе, – он выудил из кармана монетку в десять центов. Я помчалась к себе наверх, нашла новое перо и набор хорошей гладкой бумаги большого формата, которую держала для особых случаев. Разложила всё необходимое на столике и села. Не такое уж длинное письмо, но у меня ушёл целый час, пока переписывала набело – так боялась поставить кляксу.

Я положила письмо в красивый плотный конверт и помчалась вниз – хорошо бы отправить его прямо сегодня.

Тревис и Ламар на веранде пуляли друг в друга из пробковых ружей – играли в ковбоев и индейцев. Я проскочила мимо, не обращая внимания на их вопли: «Эй, Кэлли! Куда это ты?» Не хотелось ничего объяснять. У них своя жизнь, у меня своя. Здорово-то как!

Еле дыша, вся в пыли, я домчалась до почты в рекордное время. Мистер Грассел, наш почтмейстер, стоял за стойкой. Что-то в нём было странное, только никак не поймёшь, что именно. Он всегда был чрезвычайно вежлив с представителями семейства Тейт, он просто стелился от вежливости перед моими родителями и всегда делал вид, что обожает детей, особенно тех, кто носит фамилию Тейт. Но я знала, что это неправда.

Он болтал с мамой Лулы Гейтс – она пришла за посылкой. Я, как вежливая девочка, ждала своей очереди.

– Добрый день, Кэлли, – заметила меня миссис Гейтс. – Как твои родные? Головные боли не слишком беспокоят твою матушку?

– Здрасьте, миссис Гейтс. Всё в порядке, спасибо. А как вы?

– Всё хорошо, благодарение Господу.

Ещё немного вежливых слов и заверений, что я непременно передам поклон моей матушке, и она отбыла. Я положила конверт на стойку, чтобы не отдавать почтмейстеру прямо в руки.

– А, юная леди пишет в Локхарт, – он взглянул на конверт.

– Мне нужна марка, – вежливость давалась мне нелегко.

Мистер Грассел нахмурился. Похоже, прозвучало грубо.

– Пожалуйста, сэр, – добавила я, чуть-чуть затянув паузу.

Мистер Грассел прочёл адрес.

– Собираешься сфа… сфатаграфироваться?

Он часто спрашивал, кому ты пишешь и зачем. Мама как-то сказала, что это верх грубости для должностного лица – совать нос в чужие дела. В кои-то веки я с ней была согласна.

– Да, – пауза. – Сэр.

Преисполненная собственной важности, я добавила сладеньким детским голоском:

– Я собираюсь сфотографироваться.

Он набычился. Ну и пусть! Я подвинула монетку поближе. Он взял марку, смочил её маленькой губкой и с размаху припечатал к конверту.

– Особый повод?

– Нет. Сэр.

Он с важным видом отсчитал восемь центов сдачи, но сразу мне их не отдал. Пришлось самой протянуть руку.

– Вся семья? – Какая противная мокрая ладонь.

– Что? – Я сунула мелочь в карман.

– Вся семья поедет фатаграфироваться, о, простите, фотографироваться? Или только юная леди? Ты сама просто картинка.

– Да, сэр. – И я рванула с почты.

Не желаю говорить ему о моём драгоценном сокровище. Ни за что не расскажу ему о Растении, он же всему городу разболтает.

А вдруг окажется, что дедушка – чур меня, чур меня – неправ? Я – что, я переживу. Но пережить, что над ним будут смеяться другие? Ни за что. Его всё ещё уважают за прошлое, потому что он построил хлопкоочистительную машину и всегда умело вёл свои дела. Но при этом немножко над ним посмеиваются. Я слышала, как его обзывали «профессором» всякие полуграмотные невежды. Издевательским таким тоном. Дедушке всё равно, что о нём думают, а вот мне не всё равно. Но я отбросила все свои сомнения. Ведь он прав? Конечно же прав. Наверняка прав. За всё время нашего общения он ни разу ни в чём не ошибся. Может, иногда не сразу находит сцинка с пятью полосками (с кем не случается), но никогда не ошибается в фактах.

Я прекрасно понимала, что ждать придётся долго, не один месяц. Какая мука! Главное, нельзя ждать без дела – так ещё хуже. Пора всерьёз заняться сбором коллекций, наукой, учёбой – любыми делами, – тогда время пройдёт быстрее.

Одного я не предвидела – дел домашних.

Глава 14

Мотыга с короткой ручкой

Мы с дедушкой продолжали пестовать Растение. К большому моему облегчению, оно расцветало в лучах нашей заботы. Сначала пустилось в рост, потом поползло по подоконнику. Дедушка называл его Пробандом. Так ученые называют экземпляр, первым привлёкший внимание исследователей каким-нибудь новым свойством. Каждый день я на несколько минут выносила Растение в сад – пусть его опыляют пчёлы. Я стояла на страже и отгоняла всяких там кузнечиков и других пожирателей растений, которые осмеливались приблизиться к нашему сокровищу.

Мне пришли в голову кое-какие эксперименты – что бы ни делать, лишь бы не вязать носки к Рождеству. Впереди сбор хлопка, и я всё размышляла о мотыге с короткой ручкой – их было ещё полно в нашей части света. Дедушка всегда говорил, что лучший способ что-нибудь понять – это попробовать на себе или самой поставить эксперимент. Дедушка дал папе поработать мотыгой с короткой ручкой, когда тот был молодым, – целый день в поле. Моя новая кампания по ускорению течения времени начнётся экспериментом с мотыгой. Впрочем, мотыг с короткой ручкой в сарае не нашлось, их у нас не держали. Пришлось взять мотыгу с длинной ручкой. Я сообразила, что для точности эксперимента можно ухватиться за середину ручки. Направилась к ближайшему хлопковому полю – добрых пятьдесят ярдов от заднего крыльца. Мама всегда подчёркивает, что у настоящей леди есть лужайка и сад, а те, кто не настоящие леди, – у них хлопковое поле начинается прямо под окном.

С хлопком уже происходило таинственное превращение. Жёсткие зелёные коробочки становились мягкими белыми ватными шариками. Чистые деньги, прямо из земли растут.

Замахнулась мотыгой.

Да, нелёгкая работа, скажу я вам. И ещё не так уж жарко. И мне не надо этим заниматься по многу часов в день, чтобы заработать на хлеб. И я не старик какой-нибудь, ревматизма, как у многих полевых работников, у меня пока нет. Я потихоньку обо всём об этом размышляла, и тут из дома раздался пронзительный вопль. Похоже на крик сипухи, только ещё хуже. У меня чуть сердце не остановилось.

– Что ты делаешь? – Виола неслась ко мне с заднего крыльца. В жизни не видела её такой сердитой.

– Мотыжу хлопок, не видишь, что ли?