– Вам понравилось? – смущённо пробормотал фотограф.

– Изумительно. Премного вам благодарен.

– Листик вышел невероятно чётко.

– Лучше быть не может. Давайте сделаем ещё один снимок.

Сдаётся мне, что мистер Хофер так бы и стоял тут весь день, упиваясь заслуженной похвалой за самый странный снимок в его жизни. Наконец он поместил горшок с Растением на фоне чёрной бумаги и повторил всё ещё раз. Я успела закрыть глаза перед вспышкой магния, но и под закрытыми веками всё равно взорвались искры фейерверка. Мистер Хофер, ожидая новых похвал, тут же принёс вторую фотографию. Теперь он чувствовал себя частью научного проекта и забросал дедушку вопросами о новых видах, Смитсоновском институте, Вашингтоне и тому подобном.

Я поставила Растение обратно в картонную коробку и уже собралась выходить.

– Подожди, – остановил меня дедушка. – Ещё одно фото, мистер Хофер, как вы думаете?

Он поставил Растение на затейливую плетёную этажерку.

– Кэлпурния, стань тут, а я стану с другой стороны.

Я расправила фартук, он пригладил бороду. Я выпрямилась и застыла в горделивой позе.

– Не дышите, – велел мистер Хофер. – Совсем не дышите. Раз, два, три.

На этот раз свет ударил нам прямо в лицо. Так и носорога можно с ног сбить. Весь мир стал белым-белым. Наверно, снег именно такой. Моё зрение вернулось в норму, как раз когда мистер Хофер вынырнул из тёмной комнаты. Он положил все три фотографии на стойку и уже хотел шлёпнуть в левом нижнем углу свой штамп «Замечательные портреты Хофера», как дедушка его остановил.

– Пожалуйста, поставьте штамп на обороте. Эти фотографии сделаны в научных целях, и на них не должно быть ничего лишнего, – и, глядя на расстроенное лицо фотографа, добавил: – На нашу с внучкой фотографию ставьте штамп как обычно, она на память об этом дне.

И протянул ему три серебряных доллара.

Фотограф упаковал снимки в обёрточную бумагу и перевязал бечёвкой. Пора было уходить, но он никак не хотел нас отпускать. Болтая без умолку, он даже проводил нас до двуколки и настоял, что подержит Растение в коробке, пока я залезу на козлы. Он не сводил с Растения глаз, словно оно могло с ним заговорить. Я забрала у него коробку, поставила себе на колени и открыла зонтик. Дедушка тронул вожжи. Мистер Хофер стоял на дороге и махал не переставая.

– До свидания, до свидания. Приходите ещё. До свидания, и обязательно расскажите мне, когда получите ответ. Не забудьте мне рассказать, как им понравились мои снимки.

– Как вернёмся домой, – пообещал дедушка, – сразу напишу письмо и отошлю фотографии. А потом придётся ждать, а ждать труднее всего. Полей-ка наш горошек ещё разок.

Долгую дорогу домой мы с дедушкой никак не могли угомониться. Мы распевали старые матросские баллады и пиратские песни – весьма неприличные, между прочим. Правда, завидев встречных, мы предусмотрительно переходили на гимны. Вернулись мы прямо к ужину, пропылённые и усталые, но весьма довольные собой. Оставили Растение отдыхать в лаборатории и отправились в столовую.

Ужин длился бесконечно.

– Что нового в Локхарте? – спросил папа.

– Цены на хлопок, кажется, растут, – ответил дедушка. – И мы с Кэлпурнией сфотографировались.

– Сфотографировались? – Сал Росс был явно недоволен. – С чего это тебя понадобилось фотографировать?

– Мы решили отметить красный день календаря, – дедушка оглядел собравшихся за столом. – Мы с Кэлпурнией, кажется, открыли новый вид.

– Очень мило, – невпопад ответила мама.

– Какой вид? – поинтересовался Гарри.

– Передайте мне картофель, – потребовал Ламар.

– Это может быть новый вид горошка, – объяснил дед.

– А, горошек, – протянул Сэм Хьюстон.

А, горошек! Что он понимает! Мне хотелось его убить. Кинуться на брата, и дело с концом. Но я хранила мрачное молчание, пока длилась эта нескончаемая трапеза. Никогда ещё обязательная беседа за столом не казалось мне такой идиотской. До чего же они глупы. Деревенщина, дурачьё. Только папа что-то умное сказал: как владелец скота он сразу поинтересовался, какая польза может быть от этого нового вида «а, горошка». Годится ли он на корм? Но я настолько обозлилась, что перестала слушать.

Ужин наконец закончился, мы с дедушкой удалились в библиотеку и закрыли дверь. Маленьким ключиком с цепочки от часов он открыл всегда запертый ящик стола и вынул несколько листов плотной кремовой бумаги.

– Зажги лампу, Кэлпурния. Давай осветим самые тёмные уголки Terra Incognita. Подымем повыше свет знания и сотрём с карты ещё одного дракона.

Я зажгла растопку в камине, помчалась за лампами и расставила их по периметру письменного стола – получилось маленькое созвездие. Дедушка окунул перо в чернила, помедлил, посмотрел в пространство и снова окунул перо в чернила. И написал старомодным почерком:

Подробное описание Растения и его Чрезвычайно Важного Листика заняло не менее двух страниц. Я заглядывала дедушке через плечо, а в конце он поставил вот такую подпись:

Дед довольно откинулся в кресле.

– Дело сделано. Посмотрим, что получится. Теперь остаётся только ждать.

Я погладила его по плечу. Он глубоко вздохнул:

– Я уж думал, что этот день никогда не настанет, девочка моя. Я уж боялся, что умру прежде, чем он придёт.

Вот так. Новый вид. Фотография. И я, его девочка.

Глава 13

Учёная переписка

Растение поселилось на подоконнике на южном окне лаборатории. Я очень за него волновалась, но скоро стало понятно, что оно неплохо прижилось. Мы его проверяли по несколько раз в день, боялись, что поливаем слишком часто или слишком редко, что солнца слишком много или слишком мало, что пауки отложили яйца, что его продуло на сквозняке, что к нему привязался хлороз или какая другая болезнь. Каждый раз, когда я обнаруживала божью коровку, я сажала её на Растение – пусть ест личинок. Но красные в крапинку часовые всё норовили куда-то уползти. Мы вели журнал с ежедневными записями, специально купили для этого новую тетрадь с разводами под мрамор на обложке. От страха, что кто-нибудь в припадке неподобающей страсти к уборке случайно выбросит Растение, я пришпилила к цветочному горшку записку:

ИДЁТ ЭКСПЕРИМЕНТ. НЕ СМЕТЬ ТРОГАТЬ ЭТО РАСТЕНИЕ. ПОСЛЕДНЕЕ И СЕРЬЁЗНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

Кэлпурния Вирджиния Тейт (Кэлли Ви).

Прошло двенадцать дней, и нам пришло первое письмо, касающееся Растения. От мистера Хофера. Он интересовался, не получен ли уже ответ из Смитсоновского института. Он упомянул, что выставил в витрине, рядом со снимками невест и голеньких младенчиков на белых пушистых ковриках, одну из фотографий и к нему часто теперь заходят новые клиенты – всем любопытно, почему в витрине красуется снимок какого-то сорняка.

– Кэлпурния, – сказал дед, – тебя это касается не меньше, чем меня, будь любезна отписать мистеру Хоферу, что ответ никак не может прийти так скоро. Я ожидаю его в лучшем случае через несколько месяцев. Но энтузиазм непрофессионалов всегда неплохо подогреть.