– Вы? Умеете? Вязать? – изумилась я.

– И вязать, и штопать. В моём полку немало было прекрасных вязальщиков.

Видя моё изумление, он продолжал:

– Когда ты в походе, самообеспечение – первое дело. Всё приходится делать самому. Нужны новые носки – свяжи сам. Там нет ни жён, ни сестёр, ни даже внучек. Некому за тобой ухаживать, посылки из дома приходят редко. Один сержант на Рождество написал домой, попросил жену прислать пару тёплых перчаток. Получил их к середине лета и уже отморозил к тому времени два пальца. Но большие пальцы уцелели. И он не унывал. Но что делать с пустыми пальцами в перчатках? Неудобно держать ружьё. Пришлось ему их отрезать, а дырки зашить. Очень аккуратно сделал.

«Самообеспечение». Новая идея. Если солдаты, совсем ещё мальчики, смогли научиться вязать, если дедушка научился, значит, и я переживу.

– Мама, верно, тебя и готовить учит? Нам в полку приходилось готовить самим.

– Дедушка, вы что, утешить меня хотите?

– Не без того, – улыбнулся он.

– Мама грозится выучить меня готовить. По новому блюду в неделю. Наверно, неплохо, но готовишь три часа, а съедают всё за пятнадцать минут. А потом ещё подметать кухню, протирать столы, и так без передышки. Какой толк? Как это Виола выдерживает?

– Виола ничего другого не знает. Привычка – вторая натура. Не кухня, так полевые работы. Это куда тяжелее. А она домашняя прислуга, в поле не работает. Её тётушки и дядюшки в Бастропе работают в поле. Их удел – мотыга с короткой ручкой да мешок для сбора хлопка.

– Папа запретил мотыги с короткими ручками.

– А знаешь почему?

– Нет, сэр.

– Потому что я предоставил ему прекрасную возможность провести целый день в поле с такой мотыгой. Примерно в твоём возрасте. Надеюсь, он и братьям твоим даст шанс попробовать.

– А мне он разрешит?

– Вряд ли ему захочется, чтобы дочь работала в поле.

– Ну да. А что вы сегодня нашли?

Он вытащил из кармана очки и положил ранец на стол.

– Пара экземпляров sangre de drago, или драконьей крови. Индейцы её используют, чтобы лечить воспаление десён. Видел Oxalis violacea, но кислицы у нас и так немало. А вот посмотри на Croton fruticulosus: никогда не видел такого позднего цветения. Эту травку ещё называют молочай. Давай попробуем его посадить.

Мне гораздо меньше нравились растения, чем насекомые, а насекомые – меньше, чем животные, но дедушка всегда объяснял, как они все зависят друг от друга и что для того, чтобы понять один из видов, надо внимательно изучать все. Так что я принялась разглядывать слегка привядшие под руками у дедушки листики.

– Помнишь тот горошек, который мы нашли довольно давно? Возможного мутанта?

Скучнейшее растение, но я его почему-то запомнила.

– Найди его, пожалуйста. Должен быть где-то тут. Я не успел его засушить.

Я поискала в банках и обнаружила не слишком интересную сухую коричневатую веточку.

– Вот он. Мумутан.

– Правильно говорить «мутант».

– А как это пишется? И пожалуйста, не заставляйте меня проверять в словаре.

– Ну, уж так и быть. М?У-Т-А-Н?Т.

– Мне кажется, у меня звучит лучше. Мумутан. А что это, собственно, значит?

– У Дарвина об этом немало. Ещё не дочитала до нужной главы?

Пришлось признаться, что чтение идёт не так уж легко и быстро.

– Я всё ещё на главе об искусственном отборе. Двигаюсь медленнее, чем хотелось бы. Сложно он пишет.

– Для твоих младых лет, пожалуй, сложновато, – задумчиво согласился дедушка, с интересом рассматривая содержимое банки. Он вынул растеньице и поместил его на чистый лист промокательной бумаги. – Подай мне лупу, пожалуйста.

Целую минуту он глядел на мумутана, а потом что-то промычал. Странно. Мой дедушка обычно выражается полными предложениями.

– Чего-чего?

– Давай посмотрим на него при свете дня.

Несмотря на облака, снаружи было явно светлее, чем в темноватой лаборатории. Мы вышли, и он продолжал рассматривать образец в лупу. Я всё ждала и ждала, но и у меня лопнуло терпение.

– Что там, дедушка?

– Я не знаю, – рассеянно ответил он.

Ещё страннее. Он всегда всё знает.

– Видишь маленький загнутый листок? Почти засохший. Не помню, чтобы в описании был такой лист. И на рисунке его нет, а в Атласе Маллона зарисовки прекрасные.

– И что это значит?

– Он слишком сухой, непонятно. Может быть, отклонение от нормы, может быть, вообще ничего. Или… или мы нашли совершенно новый вид.

– Не может быть, – выдохнула я.

– Иногда случается. Давай посидим, выпьем по рюмочке и обдумаем ситуацию.

Мы вернулись в лабораторию, он поместил растеньице на почётное место на столе и опустился в старое кресло. Обычно звон пружин меня смешил, но не сегодня… Дедушка глаз не сводил с этого горошка.

– По такому случаю достанем с верхней полки припрятанную бутылку. Сними её, будь добра. Ну, молодец.

Тяжёлая, зелёного стекла бутылка была покрыта пылью веков. Этикетка гласила: «Отборный кентуккийский виски». И нарисована чистокровная лошадь, берущая препятствие.

Дедушка налил себе добрую порцию и залпом выпил. Повторил. Налил в третий раз и протянул стакан мне. Я содрогнулась от воспоминания о первом в жизни глотке виски (вызывает кашляние – кто бы сомневался).

Дедушка так задумался, что не обратил внимания на мои сомнения. Я взяла стакан и поставила на стол. Затаив дыхание, ждала, пока он заговорит.

Прошло немало времени, и дед наконец прошептал:

– Как же долго я ждал этого дня. И вот он настал.

– Вы уверены? – тоже почему-то шёпотом. – А как узнать наверняка?

– Надо найти и выкопать свежий экземпляр. Сделать подробную зарисовку. Обозначить на карте точное место находки. Сфотографировать экземпляр и отослать в Смитсоновский институт. И само растение тоже, наверно, засушить и послать. И ждать, – он тяжело вздохнул. – Ещё налить?

– Нет, спасибо, дедушка, лучше вы, – и я вернула ему полный стакан.

– Я не против, да. Я не против.

Он выпил, мы обменялись взглядами.

– Теперь за работу. Надо найти свежий образец и сделать описание. Лучше несколько экземпляров, чтобы было из чего выбрать. Где мы его отыскали?

Я взяла банку и посмотрела на этикетку. Там должно быть место находки. Сколько раз меня дедушка учил, как записывать. Но под словом «мумутан» ничего не было! Земля разверзлась у меня под ногами. Я дышать перестала. В глазах почернело. Помедлила ещё мгновенье. Может, обманулась в тусклом свете, может, там сказано, где мы его нашли. Моргнула, снова взглянула на этикетку. Пустота.

С трудом выдохнула.

– Кэлпурния, что с тобой?

Я пыхтела, как вытащенная на берег рыба.

– Я понимаю, волнующий момент. Присядь, отдышись, – он встал и подвинул мне стул. – Позвать маму? – забеспокоился он.

– Нет, сэр, – я мотнула головой.

Дыхание вернулось.

– Немножко виски?

– Нет, сэр! – в испуге заорала я.

– Успокойся и объясни, в чём дело.

– Этот горошек, – зарыдала я. – Я не записала. Ничего не записала.

Дедушка взял у меня из рук банку.

– Ох, Кэлпурния, – тихо сказал он. – Ох, Кэлпурния.

Так спокойно. Лучше бы он меня ударил.

– Простите меня, – рыдала я, уткнувшись носом в ладони. – Я его найду, я его найду.

– Как же так получилось?

– Вы мне много раз объясняли, – я никак не могла успокоиться. – Много раз. Мы возвращались с реки. Я всё думала об этой черепахе, которую поймал Аякс. О выживании приспособленных.

Я вытащила из кармана носовой платок.

– Я его найду, обязательно найду. Не сердитесь на меня, пожалуйста. Я его найду.

– Конечно найдёшь, – спокойно ответил он.

– Прямо сейчас и пойду.

– Кэлпурния, уже темнеет.

– Надо торопиться! – завопила я, вскочила и схватила банку. – Где карандаш, мне нужен карандаш. Он же был тут.

– Стоп! Сейчас слишком поздно. Мы с тобой завтра пойдём. Сядь и успокойся. Подумай. Ты сказала, что мы возвращались с реки, – напомнил он.